– Ваш отец ничего не знал об отношениях между Глэдис и Джандером, – перебил ее Бейли.
– Кто вам это сказал? Мой отец? Глэдис? Если он – то он врет; если она – то она просто не знает, скорей всего. Можете быть уверены, Фастальф знал. Знал, потому что в его изучении входило, как человеческий мозг склоняется под давлением солярианских условий. А затем он подумал – я совершенно уверена в этом – что случится, если женщина, только что начавшая пользоваться Джандером, вдруг потеряет его без всяких причин. Он знал, что сделала бы аврорская женщина: она почувствовала бы некоторое разочарование и тут же стала бы искать замену; но как поведет себя солярианка? Вот он и вывел Джандера из строя.
– Уничтожить безмерно ценного робота ради удовлетворения тривиального любопытства?
– Чудовищно, не правда ли? Но Хэн Фастальф как раз это и сделал. Вернитесь к нему, землянин, и скажите ему, что его маленькая игра кончена. Если еще не все на планете верят в его виновность, то наверняка поверят после моего выступления.
Бейли долго молчал, а Василия смотрела на него с какой-то мрачной радостью; лицо ее стало грубым и совсем не напоминало лицо Глэдис. Похоже, ничего не сделаешь…
Бейли встал, чувствуя себя старым – много старше своих сорока пяти лет (детский возраст для аврорцев). Все, что он сделал, ни к чему не привело. Даже хуже – каждое его движение, казалось, крепче затягивало петлю на шее Фастальфа.
– Я думаю, наше интервью кончено, – сказала Василия. – У меня нет причин видеться с вами еще раз, землянин, и у вас тоже. Наверное, вам лучше уехать с Авроры. Вы нанесли – она улыбнулась – моему отцу достаточный урон, хотя и не такой, какого он заслуживает.
Бейли шагнул к двери. Оба робота подошли. Жискар тихо спросил:
– Все в порядке, сэр?
Бейли пожал плечами. Что тут ответишь?
– Жискар! – окликнула Василия. – Когда доктор Фастальф не будет более нуждаться в тебе, ты перейдешь в мой штат?
Жискар спокойно посмотрел на нее.
– Если доктор Фастальф позволит, я так и сделаю, Маленькая Мисс.
Ее улыбка потеплела.
– Пожалуйста, Жискар. Мне все время не хватало тебя.
– Я часто думаю о вас, Маленькая Мисс.
– Доктор Василия, – спросил Бейли, – у вас нет туалета, куда я мог бы зайти?
Василия широко раскрыла глаза.
– Конечно, нет, землянин! На территории Института есть общественные туалеты. Ваши роботы проводят вас.
Бейли посмотрел на нее и сказал больше со злости, чем по рациональному рассуждению:
– Доктор Василия, на вашем месте я не стал бы говорить о виновности доктора Фастальфа.
– Что мне мешает?
– Опасение раскрыть ваши дела с Гремионисом. Опасность для вас.
– Смешно! Вы же сами признали, что между мной и Гремионисом не было никакого сговора.
– Не совсем так. Я согласился, что прямого сговора уничтожить Джандера между вами и Гремионисом не было. Но остается возможность непрямого сговора.
– Вы спятили. Что еще за непрямой сговор?
– Я не готов это обсуждать при роботах доктора Фастальфа… если только вы не будете настаивать. Но зачем вам это? Вы прекрасно понимаете, что я имею в виду.
Бейли почему-то решил, что она принимает его блеф. Все равно ситуация хуже не станет. И это сработало! Василия как бы съежилась.
Да, подумал Бейли, непрямой сговор был, в чем бы он не заключался. И Бейли сказал, слегка воспрянув духом:
– Я повторяю: не говорите ничего о докторе Фастальфе.
Но он не знал, сколько времени в его распоряжении; может быть, совсем мало.
Они сели в машину. Бейли снова сидел в середине и чувствовал давление с обеих сторон. Он был благодарен роботам за их неустанную заботу о нем, хоть они и были всего лишь машинами, неспособными не повиноваться инструкциям.
Затем он подумал: они не просто машины; они добрые машины в мире часто злых людей. А Дэниела он вообще не мог считать машиной.
Жискар спросил:
– Я должен еще раз спросить, сэр, хорошо ли вы себя чувствуете?
– Вполне, Жискар. Я рад, что я здесь с вами обоими.
Небо в большей своей части побелело. Поднялся ветерок и стало заметно холоднее.
– Партнер Илия, – сказал Дэниел, – я внимательно слушал ваш разговор с доктором Василией. Я не хочу нелестно отзываться о словах доктора Василии, но должен сказать, что, по моим наблюдениях, доктор Фастальф добрый и вежливый человек. Насколько я знаю, он никогда не был намеренно жестоким и, насколько я могу судить, никогда не пожертвовал бы благом другого человека ради своего любопытства.
Бейли взглянул в лицо Дэниела, которое выражало искренность, и сказал:
– Могли бы вы сказать что-то против доктора Фастальфа, если бы он в самом деле был жесток и бездумен?
– Я бы промолчал.
– По обязанности?
– Если бы, солгав, я повредил бы искренности доктора Василии, то есть бросил бы несправедливые подозрения в ее правдивости, а если бы, промолчав, повредил бы доктору Фастальфу, то есть придал бы окраску справедливости обвинения против него, и если бы тот и другой вред казались бы моему мозгу грубо равными по интенсивности, я должен был бы выбрать молчание. Вред через действие обычно превышает вред через пассивность.
– Значит, хотя Первый Закон говорит: «Робот не может причинить вред человеку или своим бездействием допустить, чтобы человеку был причинен вред», обе части закона не равны? Вина действия, вы говорите, больше, чем бездействия?