Роботы утренней зари - Страница 28

– Значит, в нем нет опасности?

– Опасность есть всегда. У нас бывают грозы, оползни, землетрясения, снежные бури, лавины, один-два вулкана… Случайная смерть может произойти не только от них. Бывают вспышки злобы или зависти, безумства молодости, но таких вещей мало и они не слишком влияют на цивилизованное спокойствие, царящее в нашем мире. – Он вздохнул. – Я, может быть, даже хотел бы, чтобы все было иначе, но с некоторыми интеллектуальными оговорками. Мы привезли на Аврору только те растения и животных, которые нам полезны, являются украшением, или и то и другое вместе. Мы сделали все, чтобы избавиться от сорняков и паразитов. Мы вывели породу сильных, здоровых и привлекательных – с нашей точки зрения, разумеется – людей. Мы пытались… вы улыбаетесь, мистер Бейли.

Бейли не улыбался. Он просто скривил рот.

– Нет, нет. Нечему улыбаться.

– Есть чему. Мы оба знаем, что я сам непривлекателен по аврорским стандартам. Дело в том, что мы не можем полностью управлять генными комбинациями и внутриутробным влиянием. В наше время, когда экзогенезис все более распространяется – хотя я надеюсь, что он никогда не станет таким общепринятым, как на Солярии – меня, конечно, выбраковали бы на поздней зародышевой стадии.

– И миры потеряли бы великого теоретика роботехники.

– Совершенно справедливо, – ответил Фастальф без малейшего смущения, – но они никогда не узнали бы об этом, верно? Во всяком случае, мы установили очень простой, но полностью рентабельный экологический баланс, ровный климат, плодородную почву и, елико возможно, равномерное распределение ресурсов. В результате наш мир производит все, в чем мы нуждаемся и чего желаем. Не рассказать ли вам об идеале, к которому мы стремимся?

– Прошу вас, – сказал Бейли.

– Мы хотим создать планету, повинующуюся Трем Законам Роботехники. Она ничем не должна вредить человеку, без допущений и ограничений. И она должна защищать себя, кроме того времени и места, где она служит нам или спасает нас, даже ценою вреда для себя. Нигде, ни на Земле, ни на других мирах не подошли к этому так близко, как на Авроре.

– Земляне тоже мечтали об этом, – грустно сказал Бейли, – но нас слишком много и мы слишком испортили свою планету во времена своего невежества, чтобы теперь можно было что-то сделать. А как насчет местной жизни на Авроре? Ведь вы пришли не на мертвую планету.

– Когда мы прибыли на Аврору, здесь была растительная и животная жизнь и азотно-кислородная атмосфера. Так же было и на всех Пятидесяти Внешних мирах. Как ни странно, жизнь была редкой, разбросанной и мало варьирующейся. Она не очень цеплялась за свою планету, и мы победили, так сказать, без борьбы. То, что осталось от местной жизни, есть в наших аквариумах, зоопарках и в нескольких заботливо поддерживаемых заповедниках. Мы так и не понимаем, почему на жизненосных планетах жизнь так слаба, почему только Земля развила страшно цепкую жизнь во всех уголках, и почему только на Земле развился разум.

– Может быть, – сказал Бейли, – недостаток расследования. Мы знаем слишком мало планет.

– Согласен. Где-то может быть такой же сложный экологический баланс, как и на Земле. Где-то может существовать разумная жизнь и технологическая цивилизация. Но земная жизнь и разум распространились на много парсеков во всех направлениях; если где-то есть жизнь и разум, почему они не распространяются и почему мы не встретились?

– Такое может произойти, как мы все знаем.

– Может. И если такая встреча неизбежна, мы не должны пассивно ждать ее. А наша пассивность растет. Наш новый Внешний мир был заселен за два с половиной столетия. Он стал таким окультуренным и приятным, что мы не хотим покидать его. Этот мир был заселен потому, как вы знаете, что население Земли безобразно росло, и по сравнению с этим риск и опасности нового пустого мира были предпочтительны. К тому времени, как развились наши Пятьдесят Внешних миров – Солярия была последней – не было никакого толчка, никакой необходимости двигаться дальше. А Земля отступила в свои стальные пещеры. Конец. Финиш.

– Но вы на самом деле не это имеете в виду.

– Останемся ли мы на месте? Будем жить мирно, комфортабельно и неподвижно? Да, я имею в виду именно это. Человечество должно распространяться, если оно хочет продолжать расцвет. Единственный метод распространения – через космос, через постоянное стремление к другим мирам. Если мы это упустим, найдутся другие цивилизации, которые доберутся до нас, и мы не устоим перед их динамизмом.

– Вы предполагаете космическую войну – вроде гиперволновых пиф-паф?

– Нет, я сомневаюсь, что это будет необходимо. Цивилизациям, идущим через космос, не понадобится наши несколько планет, и, наверное, они будут иметь достаточно передовой интеллект, чтобы пожелать сражаться за гегемонию здесь. Однако, если нас окружит более жизнеспособная, более подвижная цивилизация, мы умрем от сознания того, чем мы стали, от утраченных нами возможностей. Мы, конечно, могли бы осуществить другие экспансии – научные знания или культурные силы, например, но боюсь, что это не сравнимо. Упадок в одном – это упадок во всем. Мы живем слишком долго и слишком удобно.

– На Земле, – сказал Бейли, – космонитов считают всемогущими, полностью уверенными в себе. Слушая вас, я не верю своим ушам.

– От других космонитов вы такого не услышите. У меня не общепринятые взгляды, другим они показались бы нестерпимыми, и я не часто говорю аврорцам о таких вещах. Наоборот, я говорю насчет новой тяги к заселению новых планет, но не высказываю своих страхов перед катастрофой, которая явится результатом нашего отказа от колонизации. В этом, по крайней мере, я был победителем. Аврора серьезно, даже с энтузиазмом размышляет о новой эре поиска и заселения.